Решающую роль в определении судьбы будущего города сыграла железнодорожная станция Сюгинская. К ней в начале прошлого века в поисках лучшей доли потянулись жители окрестных деревень и сёл. Первые поселенцы вырубали лес вокруг станции и ставили дома и хозяйственные постройки по собственному усмотрению.
«Строятся там, где кому нужно. Ни улиц, ни переулков нет. На территории находится до 10 землянок, разбросанных в разных местах, часто сажен на 200 одна от другой, есть огороды, пчельники, и если не ввести это бессистемное заселение участка в плановое русло, то в будущем придется разрешать много частных интересов подчастую самых беднейших слоев населения», - тревожился Президиум Можгинского уездного исполкома в 1924 году. А где взять специалиста, способного распланировать улицы и общественные здания?
Но будущему городу повезло. В селе Можга преподавал Степан Ефремович Пустошинцев - большой знаток математики и черчения. Ему-то и поручили эту работу работ после того, как страшный пожар уничтожил все уездные здания в селе Можга и было принято решение основать новый уездный центр вблизи железнодорожной станции Сюгинская.
Из правительства - в учителя
Степан Ефремович по образованию не был архитектором. Он родился в селе Можга, окончил Петербургский электротехнический институт и, когда грянула Октябрьская революция, уже имел опыт конструирования станков. Революция застала его в Петрограде, втянула в водоворот общественных перемен и унесла в составе нового правительства страны (!) в Москву. Ещё в Петербурге он был приглашен техническим советником в Наркомат почт и телеграфов, и теперь перед ним открывалась перспектива блестящей карьеры. Но Москва талантливого инженера встретила неприветливо. Степан Ефремович заразился сыпным тифом, болел тяжело и был вынужден вернуться в родное село.
В своих воспоминаниях он пишет, что его, больного и изголодавшего, на родину привезли крестьяне. Почему после выздоровления он не вернулся в столицу и не продолжил карьеру, а основал в Можге школу второй ступени, ходил в лаптях и разрешал спорные вопросы земляков? Ответа на этот вопрос нет. Возможно, Степан Ефремович спасал свою любимую Ангелину от голода. В годы Гражданской войны в селе прокормиться было проще, чем в столице.
А для него самого голод был знакомым гостем. 1891 год выдался в наших краях засушливым. Хлеба сгорели. Пуд овса с 15-20 копеек подскочил в цене до рубля. А его отец, Ефрем Федотович, держал ямщину. В неурожайный год от бескормицы у него пало больше десятка лошадей. Форс-мажорные обстоятельства земские чиновники во внимание не приняли, обговорённый тариф ямщины не увеличили, а вот неустойку с Пустошинцевых взыскали.
Имущество семьи пошло с молотка. Остались лишь дом, корова и последняя лошадь, которая по весне утонула в трясине. Семья голодала. «Из-за голода я стал замкнутым и с детства выглядел старше своих лет», - такое признание Степан Ефремович оставил в одном из своих дневников, которые сейчас хранятся в Можгинском краеведческом музее.
Знал книги наизусть
Замкнутый мальчик был очень впечатлительным. Любил слушать сказки, которые ему сказывала его мама, уроженка села Байтеряково. Внимательно вслушивался в увлекательные истории, что рассказывали проживавшие в их доме ямщики. Рано научился читать. В начальных классах увлёкся житиями святых и решил вести аскетический образ жизни. Три дня в неделю - в понедельник, среду и пятницу - постился, не ел рыбу, сахар, конфеты, отказался от белого хлеба и сушек. Родители всерьёз беспокоились за здоровье сына, и летом, когда он увлёкся рыбалкой, перестали давать ему книги религиозного содержания.
Однако любовь к чтению у Степана не ослабла. Он продолжал много читать, а полюбившиеся произведения классической литературы выучил наизусть. И это обстоятельство стало решающим в его судьбе.
Двенадцатилетним подростком он подрабатывал в переплётной мастерской. В один из дней в мастерскую заглянул земский начальник Иван Михайлович Поярков. Он подсел к Степану, а тот на память прочитал ему отрывок из Гоголя. Восхищённый чиновник пригласил к себе отца Степана и завёл с ним беседу о том, что мальчику нужно продолжить учёбу.
Ефрем Федотович вернулся домой сердитым. Сына он мечтал видеть ремесленником. А кустарей в Можге в то время было немало. Одни катали валенки, другие шорничали, третьи тачали сапоги. Все товары можно было с легкостью сбыть на ярмарках, проходивших в Можге регулярно. Мастеровых облагали относительно небольшими налогами, поэтому жилось им сытно. За три года, прошедших после окончания начальной школы, Степан успел научиться плетению из лыка у мастера Спиридонова, освоил кузнечное дело в кузнице Анцыгина и даже поработал помощником продавца в лавке Шарафея Зайнутдинова. А учёба лишала семью хорошего работника.
Отец был настолько против поступления сына в реальное училище, что отказался оплатить его учёбу. За обучение и за проживание на квартире деньги внесла мать Степана. В то время супруги в крестьянских семьях вели раздельную кассу. Доходы от продажи молока и льна получали и по своему усмотрению расходовали женщины. Мать скопила несколько десятков рублей, заплатила за Степана и проводила его до Елабуги.
На хлебе и чае
Степан сразу выбился в отличники. А когда приехал на первые каникулы в Можгу – в нарядной форме, с похвальным листом за учебу - да стал давать уроки математики, французского и русского языка выпускникам начальной школы, то и отец загордился сыном.
Репетиторством Степан Пустошинцев скопил необходимую сумму и поехал поступать в институт. В Петербурге рассчитывать было не на кого. Оставшиеся после оплаты квартиры 30 рублей растянуть удалось на несколько месяцев. Студент жил в режиме жесткой экономии и прежде всего – на питании. Позволял себе в день ржаной хлеб, 2 селедки и жидкий чай. Потом по совету новых знакомых начал обедать в народном доме, где бесплатно «столовались безработные и бедняки».
Безработных в Питере было много. Шла война с Японией, и заводы сокращали производство. Но Степан Пустошинцев сумел устроиться учеником токаря на машиностроительный завод Смирнова.
Его наставник уже через неделю мог гордиться учеником: Степан стал выполнять норму. Через 4 месяца Пустошинцева перевели в конструкторский отдел. И здесь ему помогла любовь к математике. «Мне часто поручалось производить вычислительные работы, причём требовалось пользоваться только семизначными таблицами логарифмов», - вспоминал Степан Ефремович начало трудовой деятельности накануне своего 80-летия.
Судя по оставленным дневникам, до последних дней своей жизни он сохранил трезвый ум, твердую память и умение излагать свои мысли просто и ясно. Помогала ему в этом постоянная тренировка ума. 25 лет он преподавал точные науки в средней школе, педагогическом техникуме и на курсах мастеров соцтруда. А общий только задокументированный трудовой стаж превысил 45 лет. В том числе – в республиканском Госплане, откуда Степан Ефремович ушёл, поскольку был категорически против решения о консервации строительства Ижевского мотоциклетного завода. Решение это было принято в недоброй памяти 1937 году. И тем не менее, Степан Ефремович написал развернутый и обоснованный протест и ушёл из республиканского Госплана. За такую строптивость в те времена можно было легко лишиться свободы, а то и жизни. Понимал ли он это? Конечно, понимал. Но остался верен себе. И выстоял. Приехавшая через 2 года в Ижевск специальная комиссия даже поблагодарила его за смелость и откровенность.
Это был не первый случай, когда удача сопутствовала нашему герою в роковые минуты. 9 января 1905 года ему чудом удалось спастись во время шествия рабочих к царю: что-то подсказало Степану Ефремовичу спрятаться в музее Александра III, где он пробыл до позднего вечера, пока на улицах Петербурга не утихла стрельба. Петербург при нём «кипел и готовился к революции». Он активно влился в протестное движение студентов и рабочих, не раз слушал выступления Ленина на митингах. В 1917 году стал участником Всекрестьянского Съезда Советов, куда его делегировали земляки Можгинской волости. И эпоху свою определил как «время перелома жизни всей земли».
Из личных вещей первого архитектора Можги, кроме дневников, ничего не осталось. Есть улица, названная в его честь. На Садовой стоит рубленый дом на три окна, который он построил на 1000 рублей, полученных за проектирование Дома Советов. В нём сейчас располагается Педагогический колледж. Но сохранилось главное дело жизни первого архитектора Можги Степана Ефремовича Пустошинцева – спланированные им главные улицы, с которых и началось строительство города.