Анатолий Мамонтов: «Ноты я узнал раньше, чем буквы»

23 апреля скончался Анатолий Мамонтов. Этот уникальный самородок удмуртской земли, талантливый человек всю жизнь посвятил служению искусству, сохраняя культуру и самобытность народного творчества.

Это интервью в «АиФ-Удмуртии» вышло в 2010 году к 50-летию творческой деятельности руководителя прославленного ансамбля «Италмас». 

Он рассказывал о себе так.  

Из памяти детства

- Помню себя с той поры, когда в 41-м отца провожали на фронт. Мне было тогда четыре года. «Возьми меня с собой!» - упрашивал я отца. «Нельзя, - отвечал он, - там ведь стреляют». «А я буду из-за угла смотреть на вас», - не унимался я. Провожали односельчан всем миром, это было похоже на праздник. Мужчины покинули родное село, а женщины стали расходиться по домам. И почему-то все плакали. Мне казалось это странным, ведь только что все пели песни. Отец вернулся с фронта в 46-м году. Себя я в шутку называю «ветераном войны», потому что помню себя с её начала. 

По-русски я тогда не говорил, как, впрочем, почти все жители деревни. В 6 лет пошёл с братом в школу, сел рядом с ним за парту, а он учился в 3 классе. Учительница с трудом увела меня к первоклашкам. Я начал учить русский алфавит, а в удмуртском языке нет некоторых произношений русских букв. Никак не мог выговорить «твёрдый знак» - у меня получалось «пердун знак». 

У нас в деревне не принято было отмечать советские праздники. Мы справляли, к примеру, Покров, ждали Рождество, затем Крещение, Пасху. Даже Новый год не отмечали. Был и такой праздник - первый день сенокоса, когда все выходили в поле, доставали скудные запасы и вместе кушали, воспевали праздник и посланные дары. Ведь что такое искусство? Это жизнь человека в нём. Всё, что запечатлела моя детская память, воплотилось в художественных образах нашего ансамбля: и проводы на фронт, и сенокос. Это настоящее и оно будет жить.

Моя мама работала старшим конюхом, заведующей склада. Ей каждый день обязательно надо было быть на работе, и нас, пятерых детей, воспитывала тётушка Васса, старшая сестра мамы. Она была монахиней в Шаркане. А стала ей так. В девичестве неудачно упала и разорвала щёку от уголка рта до уха. Тогда её отец сказал: «Тебе замуж теперь не выйти, отвезу тебя в монастырь». 

Тётушка давала мне листки с нотами и текстом - это были молитвы, до сих пор их помню. Букв я тогда ещё не знал, а вот петь по нотам она меня научила. Можете мне не верить, но ноты я узнал раньше, чем буквы. Васса всё делала: и крестила, и роды принимала. Меня тётушка водила в церковь. Я почему-то думал, что умру, и поэтому всё время стоял и крестился. Когда она умерла, вокруг стало пусто.

В музыкальное училище поступил в 50-м году. Проучился год и сбежал: скучал по дому, по друзьям. Отец сказал тогда: вот и будешь всю жизнь пастушить. Три года я пас телят, но снова затосковал по музыке. Окончил музыкальное училище, поступил в Казанскую  консерваторию. 

В Казани снимал комнату. Однажды ко мне пришёл профессор С. Казачков и увидел только что купленный шкаф для одежды. «Ну, всё - ты пропал как музыкант, - сказал он. - Всё должно быть посвящено музыке!».  Я мечтал поступить в аспирантуру, но надо было отработать три года в Ижевске. Проработав в ансамбле «Италмас» год, понял, что навсегда останусь у себя на родине. Женился. У нас два сына (один - юрист, другой - журналист), три внука и внучка.

«Амурский» ансамбль

Так иногда представляли нас на концертах. Когда зарождался «Италмас» (1936 г.), мало кто знал о существовании удмуртов. Это уж позднее «рассекретили» Калашникова, прославилась Кулакова. Мы в то время были своеобразным сигналом, что есть Удмуртия. Кстати, кто-то расшифровывал «Италмас» так: Итальянские мастера.  

Любопытная история была с моим отцом. Он служил в Ленинграде. Когда его спросили про национальность, ответил - удмурт. «Нет такого народа, - сказали ему. - Давай ты будешь хохлом». Так и записали. Пришлось удмурту стать хохлом. 

Моя сестра - врач. Она говорила по-удмуртски, так к ней народ валом валил, потому что можно было изъясниться. И так до сих пор. Сейчас удмуртский народ возрождается. Вспомнили великих предков - Кузебая Герда, Трокая.

Искусство и политика

Помню 1964 год. Едем в Прагу дать концерт к 7 ноября. А тогда были натянутые отношения с Чехословакией. Приехали - от нас все отворачиваются. После доклада начался концерт. Первый номер, второй - тишина и напряжённость, даже самых скромных аплодисментов нет. После антракта публика постепенно оттаяла. А после Чешской сюиты зал «взорвался». Наконец они поняли, что мы не политики, а артисты. Народ не ушёл до тех пор, пока мы не переоделись и не вышли из театра. Затем мы были приглашены на фуршет. Артисты окружили стол и всё съели - по простоте своей подумали, что это всё для них. Такой был казус.

Считаю, что настоящее искусство способно решать различные политические проблемы. Мы не спели тогда ни одной революционной песни. Если бы мы начали концерт с Интернационала, сердца людей не растаяли бы. 

Бог уберёг меня от политики. И Брежнев, и Хрущёв всегда говорили, чтобы мы начинали с партийных песен. Но мы пели их в конце, потому что сначала душа народа должна раскрыться. Был такой случай: за десять минут до выступления мне сказали, чтобы мы не танцевали один танец, потому что в зале будут послы и могут не так понять некоторые моменты. А не танцевать было нельзя: всё остальное рассыпалось бы по принципу домино. Я сказал тогда ребятам: «Выступаем последний раз - меня увольняют. Давайте от всей души!» Номер всем понравился, послы смеялись. Меня не уволили. Как говорится, слова из песни не выбросишь. Я тогда понял, что победителей не судят. А искусство - это общность национальных традиций, которые лишь обогащают.

За всё время деятельности у меня было два выговора - от обкома партии и от Министерства культуры: в одном из концертов не смог отразить достижения партии за пять лет.

Смотрите также:

• Благинина-Пушина: об удмуртской политике, книгах и жизни на Канарах →
• Гениальная инженерия. Михаил Казиник знает, чем Бог одаряет гениев →
• Хрустальный голос →