В эти дни в Ижевске проходит традиционный ледовый фестиваль Ангелов и Архангелов. За шесть лет его существования появлялось немало скульптур, не всегда совпадавших с иконописными образами: был и спящий ангел, и ангел с тремя крыльями, символизирующий Троицу. Вспомнили служители искусства даже про святого мученика Христофора Пёсьеглавца, который имел голову собаки и, возможно, поэтому редко упоминался в православной иконографии.
Известная своей оригинальностью ижевская художница Евгения Мальцева решила пойти дальше и высекла из куска льда Люцифера, архангела, от упоминания о котором у любого верующего христианина по спине пробегает неприятный холодок.
«Архангел №1»
— Принято считать, что современное искусство и РПЦ — несовместимые вещи. Существование фестиваля и ваше участие в нем говорит об обратном?
— Около года назад я беседовала с религиоведом Романом Багдасаровым. Он говорил, что новая эпоха у нас в искусстве появится, когда Русская православная церковь начнет заказывать произведения современным художникам. Первые шаги в этом направлении уже сделаны. Правда, нигде больше, кроме Ижевска, это не наблюдается.
— Почему ваш выбор пал на падшего ангела?
— Появилось желание как-то реабилитировать его в глазах общественности. До попадания в душу Люцифера греха (в Священном писании не объясняется, каким образом это случилось, природа греха человечеству не известна до сих пор) он был самым любимым и прекрасным сыном Бога, поэтому скульптура и получила название «Архангел №1». Мой Люцифер символизирует милость Бога, который может простить любой грех и вернуть в изначальное, чистое состояние. Кроме того, Люцифера до греха (когда он являл собой «полноту мудрости и венец красоты») не изображал никто, но в Библии есть достаточно точное его описание. Мне было интересно, что из этого получится.
— Несколько лет назад вы в рамках выставки «Духовная брань» написали икону антихриста.
— Всё по той же причине — было интересно. Тогда по ночам меня мучили кошмары. Расскажу одну историю. Я сделала эскиз Троицы на фанере, прислонила её к иконной доске и отправилась спать. Рядом стояла икона, на которой был изображен антихрист. Он пришёл ко мне во сне, красивый и страшный одновременно, навис надо мной и говорит: «Думаешь от меня убежать? Не выйдет, я всегда тебя найду!» Помню чувство жуткого, леденящего страха, ни пошевелиться, ни закричать — и вдруг хлопок, от которого я проснулась. Только утром я обнаружила, что упал эскиз Троицы, этот хлопок разбудил меня, выдернул из сна. С тех пор перед сном я отворачиваю работы к стене. Слишком мощная энергетика, с которой лучше не заигрывать.
Живопись вечна
— Как-то в интервью вы признались, что в мастерской чувствуете себя комфортнее всего. Ничего не изменилось?
— Нет. Но на моей памяти было немало мастерских, где творить и даже просто находиться было проблематично. Например, в одной мастерской, которая располагалась в подвале жилого дома, было сыро, воняло кошками и химикатами от блох, причём на блох эти химикаты никак не действовали. Помню ощущения: пишешь картину, а блохи тебя злобно грызут. Другая мастерская напоминала авгиевы конюшни, причем до прихода туда Геракла. В том помещении никто не жил лет 30, всё было завалено, ванная в том числе — я мылась в шлёпках. Выручил Орлов, один из моих учителей и просто близкий человек. Приехал меня навестить — и навёл порядок. Отодрал ванную шкуркой, выбросил весь хлам и расставил всё по фэн-шую. Это стало для меня уроком на будущее. Сначала нужно навести порядок — а потом можно куражиться.
— В своё время для многих стало откровением ваше желание экспериментировать. Вы убрали холст в сторону и стали работать с деревом?
— На тот момент мне казалось, что всё, что я могла написать на холсте, я уже написала. Стало скучно, хотелось чего-то нового — и я решила поэкспериментировать. У меня скульптурное мышление. Я в большей степени скульптурный рисовальщик, чем живописец. Когда я училась в художественном лицее, разрывалась между живописью и резьбой по дереву, в конце концов сделав выбор в пользу живописи. Но интерес к дереву никуда не исчез и тут появилась хорошая возможность реализовать его на практике. Стала делать изображения на доске с помощью огня и дрели. Материал сам подсказывает, что нужно делать дальше. Раньше, когда я писала, практически знала конечный результат. А здесь как в сказке: кидаешь клубок, идёшь за ним и не знаешь, куда придёшь. Спустя какое-то время я вернулась к живописи: мне снова стало интересно красить.
— Как вы можете охарактеризовать свою живопись?
— Она гипериндивидуальна. Её ценность в том, что кроме меня так писать не может никто, ни человек, ни принтер. Но так и должно быть, это не математика, где всё можно просчитать и разложить по полочкам. Когда Сергея Орлова спросили, когда умрёт живопись, он ответил просто: «Когда люди перестанут заниматься сексом». Готова подписаться под его словами.
— Ваши картины уникальны, но и стоят недёшево.
— Искусство всегда было элитарно. В современном мире арт-бизнеса начальная цена произведения молодого художника 1 500 евро. Многие коллекционеры вкладывают свои деньги в произведения современного искусства, это намного выгоднее, чем покупать квартиры, особняки. Особенно выгодно покупать работы молодых, перспективных художников. Также у коллекционеров есть свои консультанты, профессионально разбирающиеся в искусстве и арт-рынке. Вообще для многих богатых людей сейчас важнее похвастаться покупкой уникального произведения современного художника, чем очередным банальным «Мерседесом».
«Чищу» себя каждый день»
— Группа «Ундервуд» посвятила вам песню «Девушка с мольбертом». Сначала героиня собиралась в Париж, потом отправлялась в Нью-Йорк.
— Этим городам я многим обязана. Париж, кроме потрясающих галерей и музеев, которые интересовали меня в первую очередь, запомнился «Мостом желаний». Я два раза приходила и загадывала. Сбылось всё. На этом мосту я загадала желание сделать крутую выставку в крутой галерее. Через год мы сделали выставку в галерее Гельмана «Духовная брань» с коллекционером Виктором Бондаренко и религиоведом Романом Багдасаровым . Об этой выставке можно говорить очень долго, про неё Алек Эпштейн даже написал книгу.
А Америка меня очень раскрепостила. В Нью-Йорке было ощущение свободы, легкости. Точно такая же свобода и в плане искусства. В Москве четко соблюдается концептуальная линия, которую проводят кураторы, и если ты не в обойме, то — извини. А в Нью-Йорке, как говорит один мой знакомый художник, на каждый товар свой дурак. Этот город дал мне что-то вроде творческого импульса. Такая силища! Зарядилась так, что потом сутками красила, не могла остановиться. За полгода написала целую выставку. В музее «Метрополитен» как раз проходила выставка «Страсти Жана-Батиста Карпо» — это французский скульптор, живший в XIX веке. В центре экспозиции была скульптурная группа «Уголино и его дети», этот сюжет так же присутствует в «Божественной комедии» Данте. Описывалась трагическая история свергнутого правителя Пизы Уголино и его сыновей, которых обманом заманили в башню и обрекли на голодную смерть. Мурашки по коже! Я глаз не могла оторвать от скульптуры и без конца фотографировала её. Впечатление было настолько сильным, что я решила написать работу со скульптуры. Впоследствии картина «Сыновья» объездила в рамках выставки «Российское искусство» пол-Европы.
— У Данте герой в финале видит Троицу и достигает внутренней гармонии. Как её достигаете вы?
— У меня каждый день проходит инвентаризация души. «Чищу» себя, отслеживаю свои недостатки, страхи, обиды, стараюсь заглаживать ошибки, занимаюсь духовными практиками, это помогает мне жить и творить. Если я этого не делаю, мне становится плохо, ни о каком душевном покое речи не идёт.
Раньше мне казалось, что духовность — это что-то безумно сложное и непонятное. На самом деле, это просто. Кому-то для получения Божьей благодати нужно сходить в церковь. Я человек не религиозный, но верующий. Картины пишу через молитву и медитацию. Своими словами, так, как умею. И тогда всё встаёт на свои места. Прошу, чтобы процессом руководил Бог, а не я со своими закидонами.