На лыжах с пилой за дровами. Как и чем живёт литератор оригинального жанра?

В Национальной библиотеке Удмуртии в цикле виртуальных экскурсий по родному краю известный литератор и краевед в привычном для себя песенно-поэтическом формате провёл новую встречу с читателями. На этот раз в главную тему лектория Сергей Жилин выбрал не только Ижевск, но и его ближние и очень дальние окрестности, где до сих пор аукаются отголоски ижевской истории.

Бережно посеял зёрна

Алескандр Поскрёбышев, «АиФ в Удмуртии»: С чего началась для тебя родина?

Сергей Жилин: Родина для меня началась по-настоящему с того момента, когда мой дед взял меня — одиннадцатилетнего мальчонку и моего братца — и повёл нас по местам своей молодости. От Гавриловки, что расположена неподалеку от Воткинска, на реке Сива, мы пошли по соседним деревням, ночевали у каких-то «незнакомых» мне родственников и тогда очень остро я почувствовал, что такое земля предков. Самое большое удивление в том путешествии я испытал тогда, когда дед привёл нас к роднику, и мы стали пить его студеную вкусную воду. «А ведь я когда был мальцом как вы, тоже из него водицу пробовал», — попросту сказал дед. После этих слов я отчётливо представил деда ребёнком, моим ровесником, и меня это поразило. Думаю, что большая мудрость деда состояла в том, что он взял нас в этот подход, бережно «посеял зерна», которые позже проросли в мой искренний интерес к родному краю.

— Упомянув «свой» родник, ты как будто отправил меня в экспедицию на четверть века назад. Прекрасно помню, что именно ты открыл для меня прозу Юрия Коваля и рассказ о ключевом ручье «Вода с закрытыми глазами». В Московском пединституте Коваль учился с будущим актером Юрием Визбором и бардом Юлием Кимом. Может быть, через эти цепочки знакомств ты и взял в руки гитару, положив на музыку слова?

— Как раз Юрий Коваль открыл для меня особый стиль в русской литературе. Несмотря на то, что его прозой мы зачитывались в детстве, его нельзя было назвать детским писателем. Он был писателем абсолютно для всех возрастов. Когда мы познакомились, то иногда посиживали в его московской мастерской на Серебрянической набережной. Хорошо сидели, выпивали… В том смысле, что очень крепкого чая. 

Что касается гитары, то она была у меня в руках ещё раньше. Я ведь вообще-то писатель позднего созревания. Первая книжка вышла в 41 год. В своём писательстве я не спешил, потому как мне надо было созреть для того, чтобы говорить. Так вот однажды я почувствовал, что жанр «обыкновенной» авторской песни стал для меня «тесноват». Потому что штамп «бардовская песня», её рамки, были как гири на ногах. Гитара сначала очень помогала мне шагать в поэзии вперед. Но это точно такой же инструмент как шариковая ручка или лист бумаги. Не более того… И если Юрий Коваль и его однокашники Пётр Фоменко, Юлий Ким или Юрий Визбор «выходили» в литературу, музыку, драматургию или в актерскую профессию, то я выбрал собственный оригинальный жанр — краеведение на уровне литературы и литература на уровне краеведения.

Оселок для заточки зрения

— Вот ты утверждаешь, что на писательство надо особым образом созревать, «затачивать глаз» и эта «заточка» происходит медленно. Что и кто обостряли твое зрение и слух в литературе?

— С детства и со школьной поры Окуджава и Высоцкий. Будучи старшеклассником, я засыпал под долгоиграющую пластинку Булата Окуджавы, а когда мне было лет семь, насвистывал песню Высоцкого «Если друг оказался вдруг…», охотился за его миньонами и носил значок с его портретом. Этот портрет был вырезан с обложки грампластинки и наклеен поверх значка «Ну, погоди!» В зрелые годы я слушал Александра Галича, Юрия Визбора и Геннадия Жукова — авторов, тоже бравших в руки гитару.

— Если говорить о «сухопутных» — безгитарных — поэтах, какими были твои предпочтения?

— Разумеется, Николай Рубцов с его исключительно песенной поэзией. Когда по студенчеству я очень долго скитался по русскому Северу, мой приятель Сережа Денисов много читал стихи Рубцова и все то, что я видел днём, вечером оживало в стихах у костра. Музыкальность рубцовских стихов заставляла меня проиллюстрировать увиденные картины с помощью гитары.

«Голодно, холодно, но свободно!»

— Всегдашнее «ижевское обожание» не помешало тебе несколько лет назад покинуть любимый город, выбрав на жительство деревню нарочито в глухомани. Ты бежал туда от надоедной городской суеты?

— Тогда меня город стал буквально выталкивать из себя. Как сказала одна моя знакомая, «вы с городом слишком хорошо узнали друг друга». Что-то похожее можно найти в эволюции отношений между мужчиной и женщиной. Когда проходит любовь, начинается быт — «все эти тюбики зубной пасты, носки» — идёт притирка характеров. Однако скитальческий период дал мне очень многое. В писательских колониях я жил в старинных заброшенных деревнях на один-два дома, где всему «тайга — закон, а медведь в ней прокурор». Зимой лесники разрешали нам брать ёлку и пихту, поднимавшиеся на отмелях замерзших водоёмов, и на охотничьих лыжах с лучковой пилой я в одиночку шёл за дровами, а потом, покрытый потом, таскал эти брёвнышки, чтобы распилить-расколоть их и уложить в поленницу. Голодно, холодно, но свободно! И эта свобода была для меня важнейшим жизненным сюжетом.

— Что в таком случае вернуло тебя обратно в город?

— А я по-прежнему живу загородом. Только не в глуши, а в идеальном варианте — в Селычке! Между городом и лесом.

— И чем сейчас живёшь по творческой части?

— Пишу книги и статьи по истории, плодотворно сотрудничаю с Национальной библиотекой, которая вносит неоценимый вклад в культуру республики. С помощью электронной библиотеки Удмуртии, где оцифрованы уникальные издания и периодика, в каком-нибудь вестнике Вятского земства я могу почерпнуть для себя огромное количество интересной информации.

— Чтобы затем передать её «в прямой эфир потомкам»?

— Конечно! Передать тем, кому эта информация будет полезна. Может быть, прозвучит нескромно, но я себя ощущаю ретранслятором из прошлого в будущее, одновременно приёмником и передатчиком, который передает иногда неосознанные собой тексты, а иногда вполне осознанные, пропущенные через себя.

«Он ставит свой маяк на Сан-Франциско»

— Если с авторской экскурсией пройти по «жилинским» местам Ижевска, куда бы ты привёл своих слушателей?

— Безусловно, в исторический центр города — на пятачок у Александро-Невского собора на улице Горького, к Летнему саду и к памятнику оружейникам. Повёл бы в родную Зареку, не смотря на то, что в городе всё меняется очень быстро. В экскурсии по Удмуртии я бы повёз народ в Дебесы, где сходятся две ветки Сибирского тракта, в Зуру, Вавож или купеческий Сарапул… Да много куда можно привести и привезти, потому что мне в Удмуртии интересно в любом месте.

— И я не перестаю изумляться родному краю. Скажу честно, что у меня даже паспорта заграничного нет, потому что в маленькой Удмуртии мне совсем не тесно и не скучно. Подозреваю, что и у тебя тоже нет документа для выезда за рубеж.

— Нет, и никогда не было. Не обзавелся я им, потому что загранпаспорт мне не нужен. Хотя знакомые уже очень давно зовут меня в Америку, в Калифорнию, в Сан-Франциско — в конечный пункт на жизненном пути  многих участников Ижевско-Воткинского восстания.

Смотрите также:

• Где гуляет песня? Как самобытные напевы становятся популярными в мире →
• Комфорт и ценности. Почему сегодня люди не любят свои города и сёла? →
• Бои по правилам. Как почувствовать вкус средневековой битвы? →