Эмоции - неформат? Ольга Алексеева рассказала о работе современного поэта

Наталья Варламова, АиФ: - Времена изменились, и сегодня выход в свет книги не такое громкое событие, каким оно могло бы стать, скажем, лет 20 назад. Вас это огорчает?

Ольга Алексеева: - Нет. Я видела, как мои друзья-поэты издавали стихи, и они уходили как в чёрные дыры – без отклика, без внимания прессы и общественности. Появились новые талантливые поэты, а читатели поэзии словно испарились куда-то. Так что я смело могу сказать: «За то, что я похожа на всех, спасибо, Боже».

Поэзия - иная и своя

- «Иосиф Бродский не благословит, и Солженицын доллар не подарит…»; «Иванов – писатель, пермяк, чудак». Имён русских писателей и поэтов в ваших стихах немало. Дань филологии?

- Просто это мой мир. Пушкин - как воздух, которым дышишь, он в крови и в каждой клеточке, его стихи - это просто, понятно, легко и знакомо, как любимый удмуртский лес, как небо над Ижевском. Приезжала кузина из Ижевска на зимние каникулы, и мы, три сестры, читали вслух «Метель» Пушкина. Ёлка, снег, мороз, заметённый по крыши посёлок, звёзды, Пушкин, любовь. Потом в мою жизнь ворвались стихотворения Александра Блока. Строчки «Снежной маски» легко преображали улицы родной Игры в проспекты Санкт-Петербурга, по которым спешили прекрасные незнакомки. Книги «Всемирки» выкупались родителями в день получения зарплаты по несколько томов сразу - каждый такой день был для меня праздником. Я открыла для себя драматургию Бернарда Шоу и Леси Украинки. Мама так и не узнала, что такое «Дафнис и Хлоя», мы её просто спрятали от родителей. Тогда я впервые узнала о поэтах серебряного века и выбрала для себя Ахматову, Цветаеву, Пастернака и Мандельштама. И с тех пор не расстаюсь с ними. В юности любила поэтов-современников Вознесенского и Ахмадулину, и всегда - тексты песен Окуджавы и Высоцкого. Потом полюбила Бродского, которого в самиздате не читала. Сейчас для меня самые интересные стихи - это стихи ижевских поэтов нового поколения: Сережи Ищенко, Владимира Мирошкина, Марата Багаутдинова, Тани Репиной и Андрея Гоголева. Так что могу продолжить цитирование: «А мой хозяин любит Пастернака и старые заросшие дворы».

- Как вам удалось не публиковать свою книгу так долго? Ведь добрых две трети сборника в 400 страниц были написаны достаточно давно…

- Тридцать с лишним лет назад редактор газеты «Комсомолец Удмуртии» Сергей Гулин сказал: «Оля, ты - поэт». И опубликовал подборку моих стихотворений. Тогда уже были написаны циклы «Мои дожди», «Старинный друг», много стихов о любви, к которым проявляли искренний интерес самые разные люди от студентов до профессуры. Именно поэтому учёба и работа на филфаке были самыми счастливыми для меня: казалось, что книга вот-вот возникнет буквально из воздуха. Но время шло, и ничего не происходило. Потом умер мой любимый учитель профессор Корман, я трижды не поступила в аспирантуру, ушла с филфака в ИжГТУ, где работало много умной и талантливой молодёжи. Замужество, дети, перестройка… Не до стихов было не только мне, но и всей стране. Надо было зарабатывать деньги. Я пришла работать в частное издательство, и мои подруги стали умолять редактора издать мой сборник, но редактор стоял насмерть. Тогда мне и в голову не приходило, что можно издать стихи за свой счёт. Или это ещё не было принято? Зато появился новый цикл стихотворений «Письма книгоиздателю». Правда, в 2001 году стараниями друзей появились две книжки с моими стихами: миниатюрная и коллективная с двумя другими авторами. Тиражи были крохотными, но я была очень счастлива.

Соломинки от друзей

- «Само твоё имя укажет на связь», «Горит в твоей комнате свет, соблазняет…» – названия стихотворений. Высокая степень искренности естественная для вас вещь?

- Разве может быть иначе? В жизни, может быть, это не самая приятная черта характера. Но если в стихах нет страсти, экспрессии, драматизма, мне такая поэзия кажется скучной и вялой. Хотя, по современным меркам, откровенные эмоции в стихах - это, скорее, «неформат». Сейчас в поэзии принято чувства шифровать, описывая их достаточно отстранённо. В современном обществе не принято выставлять эмоции напоказ, особенно отрицательные. С набором отрицательных эмоций приличные люди идут к психотерапевту. Я с этим абсолютно согласна, но, простите, я не могу так писать стихи, мне так неинтересно. Хотя, возможно, я травмирую отдельных лиц слишком сильными и откровенными эмоциями. Я не политкорректна как автор своей книги. Хотя вокруг полно людей, которые всегда говорят только правильные слова, всех хвалят и подбадривают, не жалуются - просто образец позитива. А в глазах такая боль...

- На сборнике стоит дата выхода: 2015-й. Каким он был для вас, этот ушедший год?

- В 2015 году я закончила пьесу «Почти люблю» и, как обычно, послала её на какой-то конкурс. Ответа я не получила. Ширвиндт, возглавлявший жюри, сказал в одной из телепередач, что все пришедшие на конкурс пьесы - графоманство или пошлятина. Значит, и моя пьеса тоже. Кроме меня, «Почти люблю» читал только муж. Эту повинность он послушно исполняет: читает каждую мою новую пьесу. Ему, в отличие от жюри, всё нравится. Написала несколько стихотворений, одно, по-моему, неплохое, называется «Мне показалось вдруг, что я молода, одинока...». А ещё я весь год думала, что нужно наконец-то сделать итоговый сборник. Но всё не могла начать. В сентябре встретила знакомого редактора, и мы договорились о совместной работе. В итоге сборник «Я к вам вернулась» «выстроился» у меня за две недели. Остаток года ждала книгу, вяло пописывая прозу.

Серафима Благина-Пушина: об удмуртской политике, книгах и жизни на Канарах

Читайте в АиФ

- Вы написали очень много, а читали написанное считанное количество людей. Не обидно было годами писать «в стол»?

- Время, проведённое за письменным столом, можно было бы, наверное, провести с большей пользой для семьи, - например, пересадить многолетники на огороде. Но когда я не писала, я впадала в депрессию. Так что семья понимала, что для всех же лучше, если я что-то пишу. Моя писательская самооценка была не самой высокой, но иногда хотелось признания. Изредка - очень остро. И каким-то чудом возникали творческие вечера. Или постановки двух пьес. Или два скромных сборника. Спасибо друзьям - эти события были соломинками, которые не давали утонуть. С другой стороны, был круг людей, которые твердили: «У тебя прекрасная семья. Чего тебе ещё надо? Признания? Книгу хочешь? Спектаклей каких-то? У тебя и так счастья выше крыши, как тебе не стыдно!». И мне действительно становилось стыдно. Но ненадолго. На самом деле нетрудно заставить себя писать, даже когда точно знаешь, что твои творения никто не ждёт - ни издатель, ни читатель, ни друзья. Я люблю общаться с миром через природу, а с людьми мне нравится общаться посредством поэзии, поскольку знаю, что мои стихи - лучшая часть меня.

Разножанровый запас

- Что сейчас лежит на рабочем столе поэта и драматурга Ольги Алексеевой?

- Пишу не до конца ещё понятную мне самой вещь под названием «Какая жизнь…». Почти одновременно начала пьесы «Медийное лицо» и «Жилин без Костылина», и обе «встали», а я в роли буриданова осла. Хочется отредактировать роман, который был написан очень-очень давно, - пусть лежит в завершённом виде. Ещё есть две пьесы, которые требуют доработки, и несколько рассказов разной степени готовности.

- У вас есть строчки: «В глубинке русской жить мне предстоит, провинция меня и разбазарит...». Получилось ли это у Ижевска - города, «в котором от холода сердце знобит и дождь иногда выпадает жемчужный»?

- Разбазарить - значит разъять, растащить по кусочкам. Сделать это моей любимой русской глубинке точно не удалось. Привезла домой тираж книги, прочитала её новыми глазами и сказала о себе как о чужом человеке: «Надо же, какую яркую жизнь прожила эта женщина…». Хотя на самом деле - самую обычную.

- Вы задумывались о новой книге?

- Конечно! Только дело писателей - писать, а издавать - дело издателей. Я издала стихи за свой счёт только в виде исключения, а жить всё-таки лучше по правилам.