125 граммов хлеба в день, каша из кожаного ремня… Много леденящих кровь рассказов дошли до нашего времени. Годы идут, очевидцев тех страшных событий становится всё меньше.
Корреспондент «АиФ в Удмуртии» поговорил с Валентиной Гуниной, которая пережила блокаду, будучи ребёнком.
«Город моментально стал пустым»
Валентина Гунина родилась в Ленинграде. Когда ей было чуть больше года, её вместе с бабушкой по линии отца отправили жить в деревню в Псковской области. В родной город тогда ещё маленькая Валя вернулась лишь к школе – в августе 1940 года.
«Тогда в школу начинали ходить с восьми лет. Меня записали в школу №24, которая была рядом с домом. До войны я успела закончить только один класс. Моя младшая сестра в школу ещё не ходила: в 1941 году ей было всего семь лет», – вспоминает Валентина Гунина.
Начало войны для семьи Гуниных, как и для многих простых людей, стало полной неожиданностью.
«Это был обычный выходной день. Через неделю должны были праздновать мой день рождения. 22 июня мы собирались с бабушкой, мамой и соседями поехать отдыхать на Кировские острова (Елагинские по–старому). Но неожиданно прервалось радио. Прозвучало страшная новость. Мы тогда очень испугались. Планы наши, конечно, резко изменились. За короткое время город стал пустым. Люди разъехались: кто в Сибирь, кто на Дальний Восток, кто в Среднюю Азию», – рассказывает героиня.
Тушили бомбы
Вскоре Валентина Гунина прочувствовала все тяготы блокады. Она до сих пор помнит страшные дни в мельчайших деталях:
«По–настоящему увидеть войну нам довелось 8 сентября 1941 года. Гитлер первый раз обрушил на город массированный налёт. Бомбы сыпались с неба одна за другой. Они пробивали крышу нашего дома и оставались на чердаке.
Тогда мы, ещё дети, не понимали, что происходит, даже воспринимали всё как игру. С азартом тушили зажигательные бомбы с помощью щипцов, а если бомба не искрит, то просто засыпали песком. Так нас просила делать домоправительница – спасали родные стены как могли. Говорили, что главное – не трогать бомбу руками.
В период с июля по октябрь 1941 года я практически жила одна. Мама работала медсестрой в военном госпитале в хирургическом отделении. Сестра жила на Васильевском острове вместе с бабушкой. Отец погиб в 1936 году: он был военным лётчиком.
С мамой я почти не виделась, так как госпиталь был закрытого типа. Детей сотрудников туда не пускали. Говорили: «дети принесут заразу». Врачи не выходили из операционных.
Что такое голод узнала в октябре–ноябре 1941 года. До этого ещё можно было купить что–то из продуктов. После ввели продуктовые карточки.
По ним можно было получить 125 граммов хлеба в день. Мы старались найти более чёрствый хлеб, так как его резали на большее количество кусочков, этого хватало на более длительнвй срок.
Запивали хлеб водой и держались на этом весь день. Было очень сложно. Большинство тогда умерли именно от голода. Своих огородов в Ленинграде не было, они появились только после войны.
В ноябре в домах отключили свет, воду и отопление. До сих пор помню, как легла в постель, надев костюм, верхнюю одежду и валенки. А согреться всё равно не могла…
За водой ходили на Неву. Солдаты вырубали лёд в реке, а вода моментально вновь застывала. Слой льда был настолько толстым, что детям физически невозможно было достать до воды. Помогали солдаты. Так и черпали воду с реки: кто ковшом, кто половником. Разливали по вёдрам, чайникам и бидонам.
Зима была очень суровая. Одежды не хватало, мы ведь все–таки росли. Особенно сложно было с обувью. Туфли малы, а ничего другого не было. Я обрезала пятку на туфлях, было неудобно ходить, но выбора не было».
Сказочные конфеты
«При артобстрелах прятались в бомбоубежище. Оно находилось в нашем же доме. Сначала, конечно там ничего не было подготовлено. Вода стояла, дикий холод. Часто при бомбёжке детей усаживали и читали им сказки. И, как назло, все сказки были про еду. Помню, в одной из книг рассказывалось про конфетку, которую получил главный герой, и мы, дети, начали плакать, так как сами уже забыли, что такое сладости.
Но ко всему старались приспособиться. Например, знали, что немцы утром и вечером пьют кофе, а значит, обстрелов не будет. В это время ходили по своим делам»
Разлука с мамой
«Как–то в госпитале маме сказали, что детей будут эвакуировать. На следующий день она увела меня в детский дом. В нём я пробыла до 24 марта 1942 года. А потом нас, детей, увезли в Ярославль. Там нам выделили большой участок земли. Мы работали на огороде целыми днями, несмотря на то, что были маленькие. Выращивали картошку, морковь, помидоры, огурцы... Некоторые из детей не выдерживали: погибали от труда и голода. Мне выжить тогда помогла бабушкина выучка: она с детства приучила меня много работать.
Маму я увидела только через четыре года. Встреча наша произошла на московском вокзале. Заметила на перроне очень красивую женщину и даже не узнала в ней свою родную маму. А потом так громко закричала: «Мама!» И побежала к ней. Это моё самое радостное воспоминание из детства.
«Горьки лишь воспоминания»
О победе мы узнали 2 мая. Красноармеец крикнул: «Война окончена, капитуляция подписана». Был большой праздник – мы пели и танцевали.
После войны я поступила в пятый класс, окончила школу с похвальной грамотой. А в Ижевск приехала намного позже, уже с мужем. Он окончил высшую школу МВД, и по распределению мы попали в этот город.
Мама моя и сестра остались жить в Ленинграде. Я много раз приезжала к ним погостить. Ведь это моя родина. Я люблю этот город. Горьки лишь воспоминания».